Татьяна и Михаил Толстые

Людей Серебряного Века не так уж много, на слуху полтораста - двести имен. То есть, все они разместились бы в "Собаке", в Старой- с трудом, а в Новой- даже и вольготно. Тем более мне приятно думать, что с нашей семьей "Собака" связана, по крайней мере, трижды. Оба моих деда- и Алексей Толстой, и Михаил Толстой, и Михаил Лозинский- стояли у основания этого артистического кабачка, не подозревая о том, что через десятилетия они породнятся, и у них будет куча общих внуков. На тот момент, в 1912 году, у них еще не родились те дети, которым суждено будет полюбить друг друга на всю жизнь и стать моими родителями. А когда у Лозинского родилась дочка,- моя мама,- ее крестным отцом стал Николай Гумилев, еще один "собачник". "Ой, какая девочка некрасивая",- огорчались молодые родители.- "Держу пари на дюжину тутавенского, что будет прехорошенькая",- отвечал Гумилев.

Мама действительно выросла прехорошенькая, так что Николай Степанович пари выиграл, да только узнать об этом ему не пришлось. Не стало поэта, не стало и "тутавенского", и я так и не знаю, что это за вино. Должно быть, они выпили его вволю в дни своей молодости, на последнем пиру свободы, под сводами "Бродячей собаки". Надеюсь, они пируют и сейчас, в вечности, там, где выплачены все долги, прощены все обиды, а молодость никогда не кончается. Надеюсь, они слышат мою благодарность за то, что они были.

Даниил Гранин

Собака, на то она и бродячая, долго бродила невесть где и вот, наконец, вернулась в свою будку. Эта будка сильно похорошела, вновь зазвучали здесь стихи, песни. Никто в точности не знает как было тогда, но поэзия, если она настоящая, не стареет. Кажется она снова обрела здесь приют. И живопись, и музыка- это еще не клуб, но и не кабак, это становится милым местом питерских любителей того, что составляет прелесть духовной нашей жизни. Дорогая псина, поздравляю тебя, живи и здоровей!

Вадим Фиссон

 

В 1991 году, в еще только возрождающемся арт- подвале "Бродячая собака" на Конгрессе соотечественников впервые прозвучало название Театрального Товарищества "Комик- Трест", которое выступило со своим первым номером "Куклы", тем самым объявив миру о своем рождении. Это само по себе уже доказывает неразрывно- астрально- творческую связь "Комик- Треста" с "Бродячей собакой". И состоять в этой связи, безусловно, почетно, но, ох, как ответственно.

Потом, в тяжелое перестроечное время Владимир Александрович Склярский пытался обжить Великий подвал, с преданностью Каштанки и энергией Собаки Баскервилей. "Комик- Трест" отправился за границу набираться опыта и взрослеть, крепил свои ряды, ставил спектакли и жил в предощущении следующих встреч. Наступил 1996 год. "Собака", оскалясь, защищала свою территорию, не соглашаясь на участь Муму, и, с отважностью Моськи, облаивая отечественных бюрократических слонов в наш тяжелый перестроечный период. Это не помешало ей приютить со своим нехитрым скарбом изрядно ощипанный, но уже обновленный "Комик- Трест". Началась совместная жизнь.

"Собака" обустраивалась. "Комик-Трест" в результате улично-балаганных действий оттачивал свое актерское мастерство, дав начало новому направлению своей деятельности- проекту "Адреналин". Во дворе "Собаки" было сочинено и сыграно бессмертное уличное полотно "Случилось! Собака случилась…" со взрывами, котами, дымами, выбрасыванием матрасов из окон и пр. Сие действо состоялось при большом стечении театральной общественности, при участии актеров "Комик- Треста" Наташи Фиссон, Николая Кычева, Игоря Сладкевича и бурной реакции жителей окружающих домов. Двор "Собаки" представлял в то время типичную картину петербургских дворов: обшарпанная штукатурка, вентиляционный колодец, помойка, и другие приметы культурного пространства с неопределенным количеством жильцов очень даже определенных коммуналок. Особое место в этом списке занимали дворовые, околособачьи коты, попытка подманить которых для перформанса могла бы закончится плачевно, если бы не килограмм мойвы и изощренное мастерство актеров "Комик- Треста".

О, если бы нашему народу, жадно верящему во все реформы, пирамиды, ваучеры и т.д., это недоверие, настороженность и инстинкт самовыживания котов, сколько трагедий мы могли бы избежать! Союз с "Собакой" креп и разрастался. Художники, оформлявшие "Бродячую собаку", Саша Мохов и Маша Лука, приняли участие в создании эпохального произведения "Комик- Треста"- спектакля "Белая история", полотно которого получилось настолько обширно- батальным, что, к сожалению, не смогло перенестись в скромные стены Великого подвала. Но все- таки, кабаре "Нафталин" было успешно сыграно здесь и, мы уверены, будет играться еще и еще к обоюдному согласию и удовольствию "Бродячей собаки" и "Комик- Треста".

Теперь "Бродячая собака" красива, ухожена и элегантна. Она удивительно совмещает в себе щенячий восторг дворняги и элитарную величавость породы. Парадный вход, удобная мебель. Но…Фотографии со стен, Великие тени, не бойтесь- здесь никогда не будет музея. Здесь всегда будет раздаваться радостный заливистый лай!

Будь благословенна, "Бродячая собака"!. Счастья тебе и процветания. Всегда с сахарной косточкой, твой "Комик-Трест".

В. Попов

Здание это на площади Искусств всегда было таинственным, не таким, как все. Мифы, старые и новые, окружали его. Помню, как впервые, попав в хорошую компанию в ресторане "Европейский", шел к этому дому вслед за бодро хромающим Валерой Доррером, знаменитым театральным художником. С тех пор мы часто поднимались к нему - догуливать - после ресторана, в его высокую, захламленную мастерскую. Иногда, впрочем, его жена спускала нас с лестницы вместе с ним.

Чердаки и подвалы всегда были для нас отдушиной - там душа свободно могла разгуляться. Середина дома всегда была занята людьми скучными, обстоятельными. Нашими были чердаки и подвалы. Сколько жизни - общественной, и особенно - личной, отбушевало в подвалах и на чердаках, в мастерских друзей-художников.

И как приятно было десятилетия спустя снова карабкаться на лестницу и входить в бывшую мастерскую Доррера (или - соседнюю с ней?), где развернулась теперь эротическая галерея "Ева", и где начала возрождаться "Бродячая собака". Потом мы вместе с ее директором Склярским спустились в ее подвал - поначалу сырой, затопленный, а теперь - подлинный и живой. Серебряный век смотрит на нас со стен - и наш век старается быть не хуже: то здесь Володя Уфлянд читает нараспев свои потешные вирши, то Соснора бормочет свои заклинания. Художники вешают здесь свои картины, легко, непринужденно, не-испуганно - все авно как у себя в мастерской.

И даже когда здесь тихо и пусто - атмосфера необыкновенная. Никак не уйти. Сидишь - и чувствуешь, что ты нашел, наконец, свое место на земле.

Г. Ковтун

Художник, скользящий по лезвию бытия, и есть "бродячая собака", ибо он имеет нюх, и это обоняние дает ему возможность найти свою дорогу, не сбиться на повседневность и дилетантство, он живет своим миром, основанным на только ему ведомых законах, он строит откровенно собственный дом в межжизненном пространстве и он бредет, чувством постигая окружающее…

Приходя в "Бродячую собаку", окунаюсь в мир собачей человечности, где нет волчьих законов, где можно улыбнуться друг другу и тебе ответят тем же, где витает добрый дух, где каждый камень обнимает теплом, уютом. Прохожу вдоль лиц "живых" фотографий, автографов их продолжателей, огромной своры художественных собак, сажусь у Арлекина и отправляюсь в путешествие памяти…

По первому зову
Приходят на помощь
Товарищи из глубины
Воспоминаний.
Вытаскиваем жизни нить
И, словно Арлекин,
Судьбу за нитку привязав,
Пускаем в путь марионетку
На сцену новых отношений…

Эти и другие стихи читались в концертном зале подвала. Частый гость вечерних посиделок. Музыка, стихи, драма и балет, вокал, пантомима… и чего здесь только ни бывает. Все отдано ему: ИСКУССТВУ. Здесь каждый артист, автор сияют солнцем рассвета. Здесь ночная жизнь ищущих первопроходцев. Здесь маленькие идеи делают свои первые шаги. Здесь живут люди Театра…

Теплая компания
За одним столом.
Ноет боль томящая:
Где-то был твой дом.
Бревнышком да каменком
Строил ты жилье,
Рухнуло, не выстроясь,
Поросло быльем.
Обойдя полмира,
Потерявши путь,
Дайте в ваших стенах
Сердцем отдохнуть.

Марина Дмитревская

Поздней осенью 1991 г. ко мне пришел человек по имени Александр Македонский, директор одного из лениградских театров. "Хотите журнал?"- спросил он. Я не хотела, хотя 55 лет до этого великий город( родина первого русского театрального журнала " Драматический вестник" кн. А.А. Шаховского, родина великого журнала "Театр и искусство" А.Р. Кугеля) жил без театральной печати, смирившись с закрытием всех изданий в 1936-37 году…

Македонский был убедителен, брал на себя все- от денег до типографского производства- и мы( я и пятеро моих бывших студентов, молодых критиков) согласились.

Но надо было где-то жить. Я вспомнила, что во дворе "Бродячей собаки", процесс творческой и территориальной реанимации которой только начинался, есть черная лестница, а на ней - какое-то помещение.

Я пришла к малознакомым В. А. Склярскому и Е. Е. Колчину, они-то точно знали, что великому городу, родине "Драматического вестника", кризисной зимой 1991/1992 не хватает только нас - и реальная история "Петербургского театрального журнала" началась. Именно здесь. Мы отремонтировали стенки, залатали дырки в полу и поселились на "чердаке" - самом счастливом (потому что первом) нашем пристанище. "Бродячая собака" стала нашим соучредителем. И до сих пор так есть. И будет. Потому что никто больше, чем "Собака", нам не помог.

Все в жизни связано. Именно потому, что мы поселились в "Собаке", Э. С. Кочергин назвал свою персональную рубрику в "ПТЖ" "Рассказы Бродячей собаки", а я привела его в подвал - и он стал автором дизайнерской концепции. Мы считали, что творческий воздух "чердака" спускается вниз, отапливая нежилой подвал и возвращая его к жизни, а неисчезнувшая энергия старой "Собаки" поднимается вверх, к нам - и питает нас связями с той, прежней, художественной действительностью…

Счастье, что журнал начался в таком месте.

Все это время "Собака " была верна нам, а мы ей. И в тот тяжелый год, когда распалась первая редакция, сгорел склад( журнал поддержали и уберегли от гибели именно "собачьи директора"). И тогда, когда наш дом пошел на капремонт, а для нас начался период настоящего бродяжничества. И в те годы, когда мы ютились, по разным комнатам города и все время ждали возвращения на пл. Искусств, а оно бесконечно отодвигалось. Нас выселяли- и опять на помощь приходил только один человек- В. А. Склярский, который вселял редакцию в какие- то временные подвалы- и мы работали. Он уговаривал потерпеть до "собачьего открытия".

Мы дотерпели и первые (!) въехали в сам подвал. Еще не было ни одного посетителя… Кайф. Редакционная каморка явно не вмещала всех сотрудников и авторов, позже нам приходилось сливаться в залах со штатом официантов и читать рукописи под музыку, но так или иначе весь первый год возрожденной "Собаки" мы приводили туда своих театральных друзей, заставляли их полюбить подвал, обживать его. Вместе с ними мы "надыхивали" в новое помещение атмосферу и считали, что "собачье сердце есть уже - ему названье "ПТЖ".

Довольно скоро В. А. начал говорить, что в такой тесноте мы долго не протянем - умрем от духоты - и надо обретать, наконец, собственный дом. Нет, он не выгнал и не бросил нас, он объяснил, что такое КУГИ, привел нас туда- и вот мы уже несколько лет живем в огромном подвале на Моховой 30, который нам в подарок отремонтировал И. А. Найвальт- та самая БСК, офис которой под аркой в том же доме на пл. Искусств, 5. Все в жизни связано.

Наша "собачья" жизнь кончилась, но мы все время вспоминаем первый чердак с тремя столами, пишущей машинкой и самоваром. А в нашем теперешнем редакционном подвале стоит табуретка. Внимательный В. А. прислал ее в позапрошлом году на день рождения ПТЖ. Это тяжелая табуретка из "Собаки". Чтобы не забывали места своего рождения.

Еще я почему-то хорошо помню ночь, проведенную в новой "Собаке": охрана случайно заперла меня там, как Фирса, и несколько ночных часов я была хозяйкой и владелицей запертого подвала. Хотела даже выпить стакан вина в его честь, но подумала, что утром недостачу напитка спросят с официанток. Поэтому подняла бокал за "Собаку" только мысленно. Но со мной чокнулись многочисленные тени - и те, старые, и те, которые появились тут в последнее десятилетие…

Юрий Томошевский

Пришла пора, собственно, и о "Собаке" вспомнить: о ее почти столетнем забвении и, будем надеяться, чудесном возвращении. Кстати, о "Собаке" - вполне закономерном. И если нет ничего более плачевного, чем попытка повторения уже имевшего быть явления, то нас это не касается, ибо пользуя школьные познания об исторической спирали и географических координатах, мы просто откроем глаза и узрим - ту же орбиту, тот же стык (веков и нравов), тот же поворот, тот же выверт, а также "улицу, фонарь, аптеку"…

И "некий час", когда сорвавшись с цепи, благополучная или не совсем, домашняя собака, не ведая, что творя и что ее ожидает, вырывается на свободу, на разную погоду, бог ее знает куда. Собака с домом, конурой, будкой, ковриком и миской превращается в Бродячую собаку без ничего, но ей дозволено все, потому что за все она всем и заплатит. Собачьей жизнью, работой, щенячьим восторгом…

Снимаю шляпу перед, наверняка, хмельной головой, придумавшей, как обозвать этот подвал на площади Искусств, "встаю на четвереньки и лаю"… Виляю хвостом, встречая В. А. Склярского, - хранителя и попечителя сего "собачьего приюта"! Разнопородные, разномастные его обитатели - народные и безродные поэты, музыканты, актеры, философы - лающие, воющие, визжащие, кусающие, ищут и обрящут в "Бродячей собаке" свой голос, своих ценителей, а то и просто тепло и питье…

У "Собаки" - вторая жизнь. "Собака" - моя вторая удивительная жизнь, особая, с особенным духом бесстрашия тех, из "серебряного" века - "бражников и блудниц" - уж эти-то и хулили, и громили "Собаку", но жить без нее не могли и были преданны ей по-собачьи. И если декаданс - это упадок, то может статься теперь самое время "сдекадансировать" на плодотворное дно "собачьего подвала" и кропотливо взрастить стремящееся аж к небесам новое, другое и столь же талантливое потомство. На той же спирали, на той же орбите…

Собачьим нюхом чую!